ВМЕСТЕ С РОДИТЕЛЯМИТЕРПЕНИЕ И ТРУД«Трудных» детей было шесть. Девятилетний Леша — мрачноватый меланхолик. Возбужденный сверх меры восьмилетний холерик Кирилл. Лицо восьмилетнего Саши и его поведение говорили о серьезных проблемах со здоровьем. Саша то громко и продолжительно кричал, то барабанил и все время порывался убежать. Появление в группе двух братьев началось с их драки между собой и оглушительного вопля трехлетнего Алана. Откричавшись, этот крепыш вихрем промчался по группе, сметая все на своем пути. В заключение он залетел в спальню, где его еле сняли с отопительной трубы на полпути к потолку. Выражение лица его шестилетнего брата Димы тоже настораживало. Единственной отрадой, на первый взгляд, была прехорошенькая четырехлетняя Азиза, оказавшаяся чрезвычайно упрямой. Вот так выглядела наша экспериментальная группа, куда меня пригласили на месяц поработать педагогом. В мою задачу входила помощь психологу и социальному педагогу при кормлении детей и укладывании их спать. Я также должна была проводить занятия по ручному труду, лепке, аппликации, рисованию. Основная работа ложилась на плечи психолога Марины Александровны (Марины Панфиловой, см. ее статью "Не на авторитете, а на любви". — Ред.) и социального педагога Алексея Владимировича. Я несколько приободрилась, увидев его спортивную фигуру и спокойное, доброжелательное лицо. Проработав около десяти лет с детьми, я так и не смогла припомнить, чтобы мне приходилось иметь дело с такой тяжелой и разнородной группой. Я была в ужасе. Даже то, что на двух детей приходился один взрослый, меня не успокаивало. Я не представляла, как за такой короткий срок можно укротить этих детей, а затем создать из них коллектив. Любимые увлечения наших детишек — рвать цветы, убивать насекомых, а потом их хоронить. В моем педагогическим и житейском багаже были ужасающие по своей бесполезности методы: прикрикнуть, жестким голосом приказать сесть, замолчать, взять себя в руки, парами гулять, строем спать и т.д. Небольшое и бессистемное знакомство с литературой по психологии мне не помогало. Мне ничего не оставалось, как довериться организаторам группы и поддержать их методы работы. Поначалу эти методы показались малоэффективными. Никто ни на кого не кричал, не наказывал. Разбушевавшегося ребенка ласково обнимали за плечи, что-то шептали ему на ухо, если не помогало, уводили в изолированную комнату, откуда ребенок уж точно выходил успокоенный. А через две недели я неожиданно увидела перед собой коллектив детей. Я стала анализировать, припоминать весь процесс, в котором и сама принимала непосредственное участие. Все оказалось очень «просто». Обедать, завтракать, полдничать дети садились вокруг одного стола, но это уж давно известный прием. Но на нашем столе горела маленькая свечка в красивом специальном (в смысле пожаробезопасности) сосуде. Каждый раз свечка светила тому, кому это было больше всего нужно. И только за вечерним чаепитием, когда детям заваривали чай из успокаивающих трав, свечка стояла несколько в отдалении и светила всем сразу. Важным сплачивающим фактором стали коллективные работы по рисованию, лепке, аппликации и т.д. Тоже далеко не новый прием. Однако эти занятия проводились каждый день. Дети собирались вокруг рабочего стола перед дневной прогулкой и после полдника. Работы подбирались таким образом, чтобы там был простор для творчества и трехлетнему Алану и девятилетнему Леше. Ну и, конечно, сюжетно-ролевые игры. А кто этого не знает? Но Марине Александровне надо было провести на ковре две недели, чтобы найти необходимый объединяющий сюжет, а самое главное, на мой взгляд, ритм и динамику этого сюжета. Через две недели мы ахнули, когда увидели, что Саша, который до этого мог только монотонно накладывать кубики на тележку и снимать их, стал принимать участие в постройках, выполняя условия сюжета. Во время коллективных занятий и игр между детьми, естественно, возникали конфликты. Но за весь месяц я так ни разу и не услышала от Марины Александровны и Алексея Владимировича: «Ты наказан! Сядь на стул или встань в угол!» Я всегда считала (да и сейчас еще пребываю в сомнениях), что ребенок, совершивший проступок, должен понести наказание, а я как воспитатель имею право в словах, интонациях и действиях выразить свое негативное отношение к ребенку. Марине Александровне удалось приблизить меня к пониманию того, что ребенок не может полностью осознавать свою вину и понять, за что же его наказывают. Вместо наказания ребенку предлагалось научиться играть, если конфликт возникал в игре; строить, если он разрушал постройки из кубиков; починить игрушку, если он ее сломал; сесть за отдельный стол, если плохо вел себя за общим столом, и т.д. При возникновении конфликтов наши дети могли обрушить друг на друга целый шквал ненормативной лексики. И опять я не услышала таких до боли знакомых выражений: «Та-ак!! Что ты сказал??! Как ты смеешь повторять такие слова?! Наказан!!!» Вместо этого ответом на «плохие» слова могли быть такие: «А ты мандарин или там апельсин». И эта фруктово-ягодная терапия оказалась на удивление более эффективной, чем репрессивная. Присутствие в группе социального педагога-мужчины просто невозможно переоценить. Это еще один центр создания коллектива. Это и игра в футбол на улице, и прогулки по холмам, да простое его постоянное присутствие было чрезвычайно благотворным. Каждый из нас строго выполнял свою функцию. Все вместе мы добились того, что был создан коллектив, ни один ребенок не потерял своей индивидуальности, каждому было комфортно, весело и интересно. Так случилось, что в конце месяца в группе осталось два человека: Кирилл — ученик третьего класса лицея для одаренных детей — и Саша с признаками олигофрении. Как они радовались утром встрече друг с другом, целый день были вместе, они стали нужны друг другу... А я с благодарностью думала о том, что за этот месяц получила ответы на многие вопросы, которые мучали меня много лет. Наталья ЖДАНОВА, |