Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Школьный психолог»Содержание №41/2002


ГИЛЬДИЯ

  УСЛОВНАЯ ЛИНИЯ

Была ли в вашем детстве такая необычная и забавная игра, которую можно было бы назвать «Трещинки на асфальте»? Главная ее прелесть в том, что играть можно в одиночку и, что называется, по ходу дела. Например, по дороге в магазин за хлебом. Суть ее очень проста: нельзя наступать на трещинки. Поэтому идти по асфальтированной дорожке приходится разнокалиберными шажками, то мелко семеня, то чуть ли не садясь на «шпагат». И нужно внимательно смотреть под ноги: ведь трещинки появляются порой совершенно неожиданно.
Вообще, дети очень любят игры, где одно из обязательных правил — не наступить на (или не заступить за) черту, — «классики», «казаки-разбойники», «граница». Может быть, это неспроста? Не являются ли подобные игры своеобразным тренингом «соблюдения границ», в котором «пересечение черты» есть запретное действие, символизирующее нечто вполне определенное? Скажем, запрет на вторжение на «личностную» территорию другого. И не только в реальном пространстве взаимодействия, но и в психологическом плане.

ЗА ВЫСОКИМ ЗАБОРОМ

Символизм игр типа «не наступи на черту» можно распространить и дальше. Почему бы не предположить, что таким образом ребенок учится обнаруживать и соблюдать границы любого толка — в своих желаниях
и потребностях, в своих словах и действиях — границы вообще. Те границы, которые определяют зоны дозволенного и запрещенного.
Ведь именно границы дают личности возможность определять потенциал и направление развития. Именно границы — это то, что можно отодвинуть или приблизить, перейти или стереть, соблюдать и не замечать. Умение чувствовать уже имеющиеся границы, дополненное умением проводить свои границы, — это (куда же деваться!), пожалуй, самое необходимое для нормальной социализации личности умение. Видимо, дети интуитивно чувствуют значимость границ для жизни и через игру овладевают этой категорией.
Может быть, найдется критично настроенный читатель, который вроде бы вполне справедливо возразит: «Что же это получается? Выходит, каждому из нас необходимо от других постоянно ограждаться. Границы — ведь это, как ни крути, некоторая условная линия, разделяющая смежные области. А значит, умение соблюдать границы — это умение отделяться от других! Что же хорошего в том, что ребенок вынужден учиться отделяться?» А если этот самый критик не самого юного возраста, то, возможно, он даже вспомнит одну из ранних и безумно популярных в конце семидесятых годов песен Андрея Макаревича о заборах, в которой с едким сарказмом поется о людях, стремящихся «построить еще один забор».
Все верно. В нашем обыденном сознании стремление отделиться от людей считается чем-то дурным. Это, наверное, вообще характерно для российского менталитета с его идеями соборности и общинности. Не зря же так не любят у нас новорусских владений, ограниченных великанскими заборами. Не зря находит активную поддержку мнение верховных властей, осуждающих региональных «удельных князьков», добивающихся автономности.

ДВОЯКАЯ РОЛЬ

Однако психологический смысл границы многими все-таки еще не до конца осознан. И речь даже не о пресловутых «зонах общения», известных из социальной психологии и отражающих уровень комфортности коммуникации в зависимости от пространственного расположения собеседников.
В интересном исследовании М.А. Ишковой феномена границы в детерминации активности ребенка обнаружено, что граница играет двоякую роль для субъекта: с одной стороны, она побуждает его к разделению полей собственной деятельности, с другой — провоцирует к их объединению. Оказывается, на пятом-шестом году жизни «мотив границы» проявляется в актах опробования (раскрытия значения) границы посредством реального или идеального перехода через заданный предел.
Этот мотив обозначается М.А. Ишковой как стремление субъекта «быть по ту сторону границы (по обе стороны от нее)». В этом возрасте при предъявлении культурного знака границы (запрета) удается зафиксировать феномен вызова мотива границы. Реализуя этот мотив, ребенок своими действиями устанавливает для себя значение границы. В последующих возрастах субъект осмысливает символ границы как условие связи сопредельных областей действия. У него возникает стремление «не быть ограниченным».
Вот здесь-то мы и подходим к психологическому смыслу границы. «Не быть ограниченным» ребенок не может в принципе. Как не может этого ни один нормальный человек в обществе. Вхождение в социум обязательно предполагает учет и принятие в большей или меньшей степени осознаваемых правил и норм, задающих вполне определенные пределы, рубежи, черты дозволенности. Словосочетание «безграничная свобода» — это не более чем метафора.
Пожалуй, мало кто из нас пожелает встретиться с человеком, не имеющим моральных границ. Недаром же такой уязвимой для критики является идея самоактуализации как реализации человеком себя с опорой лишь на собственные нравственные принципы или, иными словами, на границы, придуманные им самим для себя.

В СООТВЕТСТВИИ
С ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЕЙ

И критика эта часто бьет в цель. Действительно, как мы можем быть уверены, что наш «самоактуализатор» провел границу в общении с нами именно в том месте, где мы сами провели бы ее? Да и с какой стати ему учитывать наши «межевые» пожелания, если самоактуализация не подразумевает опоры на внешние нормы?
Если перед нами человек с высоким уровнем самосознания, то нам опасаться не стоит. А вот если нет, то тут, по Ф. Перлзу, создателю гештальт-терапии, мы можем встретиться по крайней мере с четырьмя типами «неправильно проведенных границ».
Конфлюэнция — это действие иллюзии, содержащей в себе отказ от различий и непохожести и характеризующейся отсутствием дифференцирования себя и других, невозможностью определить, где кончается «Я» человека и начинается «Я» другого. Психологические границы оказываются попросту размытыми, прозрачными. Перемешиваются мнения — свои и чужие. Контакта не получается в силу неясности собственной позиции.
Ретрофлексия связана с формированием отношения человека к самому себе как к постороннему объекту. Ретрофлексия содержит два типа процессов: субъект делает самому себе то, что он хотел бы сделать другим; субъект делает самому себе то, что он хотел бы, чтобы ему сделали другие. То есть границы проведены настолько глубоко в себе, что большая часть собственного «Я» оказывается «за рубежом». Пример довольно безобидный, хотя и грустный: одинокая женщина, покупающая сама себе букетик цветов на 8 марта. Пример пострашнее: подросток, совершающий попытку самоубийства, чтобы отомстить оскорбившим его родителям.
Интроекция — это генетическая и примитивная форма функционирования индивида, который пассивно впитывает в себя все то, что получает из внешнего мира. Человек не производит никакого отбора, никакой ассимиляции, некритично присваивает чужие убеждения и установки, в результате чего тормозится процесс формирования его собственной личности. Человек вообще не проводит собственных границ и, постоянно оказываясь на «чужой территории», слепо подчиняется действующим на ней законам и правилам. Таких людей-флюгеров доводилось встречать, наверное, всем: сегодня он искренне и убежденно называет коммунистов «красно-коричневой чумой», а вчера шагал под красным знаменем, со слезами в голосе распевая «Интернационал». При этом он сам никакого противоречия не замечает. А уж среди подростков подобных интроектов каждый школьный психолог наблюдал не раз.
Проекция проявляется в тенденции переложить ответственность за процессы, происходящие внутри «Я», на окружающий мир. Иначе говоря, психологические границы проводятся человеком не просто далеко за пределами самого себя, а включают и других людей. Такой человек требует от других «подчинения законам его государства».
В гештальт-терапии обычно описываются три формы проекции:
зеркальная проекция: субъект находит в другом или в образе другого характерные черты, которые он рассматривает как свои («Знаете, оказывается, мы с Эйнштейном очень сходно мыслим», — заметил как-то один старшеклассник, прочитав главу в учебнике);
проекция катарсиса: субъект приписывает другому или образу другого характерные для себя самого черты, от которых он отказывается, не признавая их собственными; таким образом он от них освобождается (вы не замечали, что бывшие неуспевающие с особым презрением относятся к «двоечникам»?);
дополнительная проекция: субъект обнаруживает в другом или в образе другого характерные черты, которые позволяют ему тем самым оправдать свои собственные (ну а уж это вообще хрестоматийная ситуация: «Это он всегда первый начинает ко мне приставать, поэтому я его и бью!»).

В РОЛИ СТАЛКЕРА

Школьный психолог часто сталкивается с подобными ситуациями. А также с несоблюдением учителями и учащимися элементарных моральных норм, с их нежеланием подчиняться распорядку школьной жизни, с их неумением быть тактичными в общении. Но не всегда психолог задумывается о том, что такие случаи можно квалифицировать как «пограничную» проблему. «Пограничную» — не в смысле «пограничных расстройств» как отклонений от психической нормы (хотя и этот аспект тоже связан с функциями психолога как специалиста по соблюдению разделительных черт), а в смысле заботы психолога о том, чтобы дети овладевали умением чувствовать границы, которые проводят другие люди, и понимать, где в данной конкретной ситуации им следует провести свои.
Деятельность психолога как «пограничника» всерьез еще не рассматривалась исследователями. Но, думается, что такой взгляд не находится в противоречии с концепцией психологического сопровождения. Школьного психолога можно уподобить сталкеру, который каждый раз заново ищет границы возможного приближения к скрытым желаниям и подлинной сущности внутреннего мира ребенка. И помогает ему делать выбор в сложных ситуациях с опорой на все более глубокое осознание необходимых жизненных границ.

Игорь ВАЧКОВ,
кандидат психологических наук