Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Школьный психолог»Содержание №5/2007


ЛИРИКА

Джеймс ТАРБЕР

НОЧЬ, КОГДА К НАМ
ПРОНИКЛО ПРИВИДЕНИЕ

Привидение проникло в наш дом в ночь на 17 ноября 1915 года и учинило такое чудовищное нагромождение недоразумений, что теперь, мне думается, лучше бы я пошел спать и не мешал ему топотать по дому. Из-за его вторжения мама выбила башмаком окно соседнего дома, а дедушка подстрелил полицейского. Я раскаиваюсь, как уже сказал, что вообще обратил внимание на шум шагов.

Он всегда подозревал, что рано или поздно нечто обязательно «сцапает его» в ночи
Он всегда подозревал,
что рано или поздно нечто
обязательно «сцапает его» в ночи

Шаги вокруг стола в гостиной, ритмичные и быстрые, послышались в четверть второго ночи. Мама спала в одной из комнат наверху, мой брат Герман — в другой, дедушка — на мансарде, в старой ореховой кровати, которая, как вы помните, однажды рухнула на моего отца. Я только что вылез из ванны и энергично вытирался полотенцем, как вдруг услышал шаги. То была поступь человека, быстро ходившего внизу вокруг стола в гостиной. Свет из ванной освещал заднюю лестницу, спускавшуюся прямо в гостиную. Я видел тусклое мерцание тарелок на посудной стойке. Стола мне не было видно. Шаги продолжали ходить вокруг стола. Ритмично скрипела половица, когда на нее наступали. Сначала я предположил, что это вернулись папа или брат Рой, которых мы ждали со дня на день. Потом я заподозрил, что к нам забрался вор. И только спустя некоторое время меня осенило, что это привидение.

Топотня по столовой продолжалась минуты три, и я на цыпочках пробрался в комнату Германа.

— Тс-с, — прошипел я, расталкивая его в темноте.

— О-о-а, — простонал он низким, тоскливым тоном.

Он всегда подозревал, что рано или поздно нечто обязательно «сцапает его» в ночи. Я назвал себя.

— Внизу что-то есть! — сказал я.

Он встал и последовал за мной на лестничную площадку. Мы прислушались. Ни звука. Шаги прекратились. Герман тревожно взглянул на меня. Из одежды на мне было одно банное полотенце. Он хотел вернуться в постель, но я схватил его за руку.

— Там что-то есть! — сказал я.

И шаги тут же возобновились; казалось, кто-то бегал вокруг стола, а потом тяжелой поступью направился по лестнице в нашу сторону. Свет по-прежнему тускло освещал лестницу. Мы ничего не видели, а только слышали шаги. Герман побежал в свою комнату и захлопнул дверь. Я захлопнул дверь на лестничную площадку и припер коленом. Прошла томительная минута. Я медленно приоткрыл дверь. Ни души. Ни звука. Больше никто из нас призрака не слышал.

Хлопанье дверей разбудило маму. Она выглянула из-за своей двери.

— Мальчики, что это там у вас творится? — потребовала она объяснений.

Герман вышел из своей комнаты.

— Ничего, — ответил он сухо, но было заметно, что он слегка позеленел.

— Что за беготню вы тут устроили по лестнице? — полюбопытствовала мама.

Значит, она слышала шаги! Мы посмотрели на нее.

— Воры! — вскричала она интуитивно.

Я попытался ее успокоить, сделав несколько шагов вниз по лестнице.

— Герман, пошли, — сказал я.

— Я останусь с мамой, — сказал он. — Она очень взволнована.

Я шагнул назад на лестничную площадку.

— Ни с места, вы оба, — велела мама. — Мы вызовем полицию.

Так как телефон находился внизу, я не совсем представлял, как нам удастся вызвать полицию, к тому же я вовсе не хотел никакой полиции, но тут мама приняла одно из своих молниеносных и неподражаемых решений. Она открыла окно своей спальни, которое выходила окнами на спальню соседей, взяла туфлю и запустила ею в окно напротив в узком проходе, отделявшем наши дома. В спальне отошедшего от дел гравера по имени Бодвел и его жены звякнуло стекло. В последние годы Бодвел хворал и был подвержен умеренным «приступам». Большинство наших знакомых и соседей страдали теми или иными приступами.

Было около двух часов. Безлунная ночь. Низко нависли черные тучи. В то же мгновение Бодвел с криком подскочил к окну, размахивая кулаками и брызжа слюной. До нас донесся голос миссис Бодвел: «Мы продадим дом и уедем в Пеорию». Маме не сразу удалось достучаться до Бодвела.

— Воры в доме! — кричала она. — В доме воры!

Мы с Германом не осмелились признаться ей, что в доме не воры, а привидения, поскольку этих последних она боялась еще больше. Бодвелу сначала показалось, будто она говорит, что это у него в доме воры. Но в конце концов он успокоился и вызвал полицию по телефону. После того как он отошел от окна, маме вдруг вздумалось швырнуть еще одну туфлю, но не потому что в этом была необходимость, а, как она потом объяснила, потому, что ее обуял неумолимый азарт метания туфель в окна. Я вовремя остановил ее.

Полиция прибыла на место в похвально короткие сроки — целый «форд», битком набитый полицейскими, два мотоциклиста, восемь человек в патрульном фургоне и несколько репортеров в придачу. Они принялись колотить в нашу переднюю дверь. По стенам, по двору, в проходе между нашими домами запрыгали лучи фонариков.

Дом кишел полицейскими
Дом кишел полицейскими

— Открывайте! — гаркнул грубый голос. — Мы из участка!

Я бросился было вниз, чтобы впустить их, раз они пришли. Но мама и слышать об этом не хотела.

— Ты же голый, — сказала она. — Ты поплатишься за это жизнью.

Я опять обмотался полотенцем. Наконец, полицейские навалились на нашу массивную дверь с граненым стеклом и выломали ее. Послышался треск дерева и звон стекла в прихожей. Лучи их фонариков шарили по стенам гостиной, нервически скрещивались в столовой, тыкались в коридоры, простреливали вверх по передней лестнице и наконец по задней. Они нащупали меня, стоявшего наверху в полотенце. Грузный полисмен взбежал по лестнице.

— Ты кто? — вопросил он.

— Я тут живу, — ответил я.

— Тебе что, жарко? — спросил он.

Мне, вообще-то, было холодно. Я отправился к себе и натянул брюки. Не успел я выйти из комнаты, как мне в ребра уткнулся револьверный ствол другого полисмена.

— Ты кто? — вопросил он.

— Живу я тут, — ответил я.

Старший по группе отрапортовал маме:

— Никаких признаков кого-либо, мадам, — сказал он. — Наверное, улизнул… а как он выглядел?

— Их было двое или трое, — сказала мама, — они улюлюкали, носились по дому и хлопали дверями.

— Странное дело, — сказал полисмен. — Все окна и двери крепко-накрепко заперты изнутри.

Снизу доносился топот полисменов. Дом кишел полицейскими. Они распахивали настежь двери, вытаскивали ящики столов, открывали-закрывали окна, раздавался глухой стук опрокинутой мебели. С полдюжины полицейских вынырнули из темноты в передней наверху. Начался обыск всего этажа. Они отодвигали кровати от стен, срывали с крючков одежду в гардеробах, стаскивали с полок чемоданы и коробки. Один из них наткнулся на старую цитру, полученную Роем в награду за победу в бильярдном турнире.

— Глянь-ка, Джо, — сказал он, бренькнув по ней своей лапищей.

Полисмен по имени Джо взял ее и повертел в руках.

— Что это? — спросил он меня.

— Старая цитра, на которой спала наша морская свинка, — сказал я.

В самом деле, у нас когда-то была морская свинка, которая спала только на цитре и ни на чем другом, но мне не следовало об этом заикаться. Джо и второй полисмен пристально уставились на меня и положили цитру на полку.

— Никаких следов, — сказал полицейский, с самого начала докладывавший маме. — Этот парень, — объяснил он остальным, тыча в мою сторону большим пальцем, — был голый. Дамочка вся в историке.

Все закивали, но не проронили ни слова. Только посмотрели на меня. В воцарившейся ненадолго тишине мы все услышали скрип на мансарде. Дедушка ворочался в постели.

— Это что? — всполошился Джо.

Не успел я что-то сказать или вмешаться, как человек пять-шесть полицейских бросились к мансардной двери. Я понял, что если они вломятся туда без предупреждения или даже с предупреждением, то добром это не кончится. Дед переживал стадию, в которой ему казалось, что войска генерала Мида под мощными ударами Джексона-Каменной Стены начали отступать и даже дезертировать.

Когда я влез на мансарду, там царила жуткая суматоха. Очевидно, дед решил, что полицейские — это дезертиры из армии Мида, пытающиеся спрятаться на мансарде. Он выпрыгнул из постели в длинной фланелевой ночнушке поверх шерстяных подштанников, в ночном колпаке и в кожаной рубашке. Полисмены, должно быть, догадались, что разгневанный седобородый старикан — член семьи, но не успели это сформулировать.

— А ну, назад, трусливые псы! — разбушевался дед. — В строй, скоты!

С этими словами он влепил затрещину полицейскому, который нашел цитру, и тот покатился по полу. Остальные ретировались, но недостаточно проворно. Дед выхватил у одного их них револьвер из кобуры и выстрелил. Казалось, над головой раскололись стропила; мансарду заволокло дымом. Полицейский чертыхнулся и схватился за руку. Мы все каким-то образом оказались внизу и заперли деда на мансарде. Он выстрелил еще раз или два в темноту, после чего отправился почивать.

— Это наш дедушка, — объяснил я Джо, едва переводя дух. — Он думает, что вы дезертиры.

— Да уж, я вижу, — сказал Джо.

Ночь определенно обернулась для полицейских разгромом. К тому же им, очевидно, не понравился «расклад»; что-то показалось им подозрительным (и я могу их понять). Они вновь принялись докапываться и допытываться. Ко мне подошел репортер, худосочный и узколицый тип. Мне пришлось напялить на себя одну из маминых блуз за неимением ничего другого под рукой. Репортер смерил меня подозрительно-любопытным взглядом.

— И что же все-таки тут у вас стряслось, приятель? — спросил он.

Я решился на предельную откровенность.

— У нас тут привидения завелись, — признался я.

Он посмотрел на меня долго и пристально, словно я — игральный автомат, проглотивший монету и оставивший его с носом. И убрался восвояси. Полицейские — за ним. Подстреленный дедом, придерживая забинтованную руку, изрыгал проклятия и богохульствовал.

— Я должен отобрать у этого старого хрыча свой револьвер, — кипятился он.

— Да, — поддакнул ему Джо. — Конечно, ты… а кто же еще?

Я заверил их в том, что утром принесу оружие в участок.

— Что стряслось с тем полицейским? — просила мама, после того как они ушли.

— Дедушка его подстрелил, — сказал я.

— За что? — поинтересовалась мама.

Я сказал ей, что он был дезертир.

— Кто бы мог подумать! — всплеснула руками мама. — А ведь такой на вид приличный молодой человек.

На следующее утро дед был свеж как огурчик, вовсю острил и балагурил. Поначалу мы думали, что он все забыл, но не тут-то было. За третьей чашкой кофе он сурово призвал меня и Генри к ответу:

— Какого черта лягавые всю ночь болтались по нашему дому?

Этим он окончательно нас добил.

Перевел с английского
Арам Оганян